ЛОВ СЕМГИ
из книги С.B.Максимова "Год на севере"
| Переход на страницу
1
2
3
4
5
6
|
2
как бы по улицам своей деревни. За полторы версты, с последней
песчаной горы, показалось наконец и самое село, разбросанное
двумя порядками по обеим сторонам р. Варзуги. Виделись две
высокие, почерневшие от времени церкви: одна на правом, другая
на левом берегу; одна посвящена имени св. Ильи, другая имени
св. апостолов Петра и Павла.
Село это можно почитать, в относительном смысле, центром
деятельности, главным местом, столицей всего Терского берега.
Сюда бредут и лопари, плывут и торговцы кемские и архангельские (особенно в августе месяце): первые (лопари) для
продажи, все последние — для закупки семги — почти единственного продукта, от которого живет все население Терского
берега.
Еще в Поное можно видеть забор для семги. Выстроены
такие же заборы и в Варзуге, и в Умбе, и в Кандалакше. Еще
около Сосновца и далее по берегу видны десятки промысловых
избушек и вымеченные на воду сети для той же рыбы. Семга для
жителей Терского берега — единственное и богатое средство для
существования и занятий. Отсюда, как говорится, во всех беломорских местах на мурманские промыслы подъемов нет, т. е.
хозяева не обряжают покрутов за треской и палтасиной. Некоторые
из них давно когда-то пробовали — не понравилось, и они предпочли тамошние, хотя и далеко не богатые промыслы, домашним,
более легким и выгодным. Семга идет на Терский берег в громадном числе.
Следуя из веков своим врожденным инстинктивным побуждениям, семга ежегодно совершает свои переселения из стран
приполюсных к берегам морей. Совершая эти путешествия в несметном множестве и становясь на пути богатой добычей для морского зверя, рыба эта (все-таки в несметном еще числе) входит,
между прочим, из океана в Белое море. Здесь она выбирает реки
самые порожистые и, по возможности, самые покойные в истоках,
вероятно, вследствие того же инстинктивного побуждения. Обладая крепко развитыми мускулами, дающими ей возможность плавать быстрее всех известных пород рыб, семга, пробираясь реками
и встречая на пути преграду в порогах, прыгает через них иногда
в 1,5 сажени высотой. (За то по-латыни она и называется Salmo,
т. е. прыгун). Никский водопад не в силах удержать эту рыбу,
стремящуюся, подобно птицам, выводить детенышей в том же
месте, где сама родилась. Не удадутся первые сильные прыжки —
семга несколько раз возобновляет опыт. Некоторые поморы замечали при этом следующее интересное обстоятельство: если рыба
не успевала осилить высоты порогов, то дожидала обыкновенно
росы и по этой росе — сухопутьем — переползала выше порогов.
Тогда же за этими порогами, вдали от селений и в самых спокойных заводях, она совершает те природные отправления, для
которых и ведет ее инстинкт из океана в реки. В сопровождении
самцов, полная икрою, самка выбирает тогда в реке такое место,
где слабее течение и притом такое, которое закрыто с южной стороны скалой, камнем и проч. Целые сутки — как говорят наблюдатели — самка трется всем своим телом о песок подле камня,
плавая на этом месте необыкновенно медленно взад и вперед.
В этих передвижениях она мечет икру свою и, кончивши дело,
остается подле (но в стороне) еще некоторое время, уступая свое
место самцу, который тоже, в свою очередь, плывет над наметанной икрой и оплодотворяет ее молоками. Самец и самка, сделавши
свое дело, утомленные, ослабевшие до последней степени, спешат
подниматься выше, вполне уверенные в том, что придорожный
камень не пустит икры по течению и даст легкую возможность
произойти из нее новому населению в значительном числе субъектов. Выбравши глубокую, тинистую яму, и самец, и самка иногда,
как говорят, по целым неделям стоят в ней неподвижно, уткнувшись рылом в берег ямы, и опять-таки по-прежнему в прямом
направлении к верхней стороне реки. Во время этого стояния
и совершается с рыбой та перемена, которая на поморском языке
известна под именем облоховленья, т. е. семга успевает тогда
облоховитъся, или, проще, превратиться в лоха: красное мясо ее
бледнеет и становится совершенно белым. Из головы, под ртом,
вырастает костяной крюк; внешняя сторона клеска серебрится,
а уже не чернеет; хвост становится тоненьким, сама рыба делается тощей (от 7 фунтов первоначального весу спадает до 3 и 2,5)
с дряблым мясом. Семга уже мало тогда бывает похожа на свой
первообраз: она делается лохом и в этом виде идет вниз по реке,
вдоль берегов, обратно в море, преследуя при этом других водяных
животных. Попадаясь на пути в промысловые сети, она превращается уже и на языке поморов в вальчака, в пана, в лоховину,
смотря по местному говору. Выйдя в море, вальчак все
еще не теряет роговой крюк и красных пятен на поверхности
кожи, хотя и начинает нагуливать тело, на котором появляется
даже краснота. В этом переменном и переходном состоянии он
получает название «кирьяк». Но та из этой новой породы рыб,
которая успеет спастись от преследования человека и пройти
в море, пролоншав (пробывши) в реке всю зиму,— к осени приходит опять в ту же реку уже без крюка и с красным мясом,
настоящей семгой, и опять-таки для той же прямой и положительной цели: метанья икры. Так, по крайней мере, уверяют все естествоиспытатели и промышленники, из которых иные делали буд-то бы некоторые приметы на лохе (намечая зарубки, отрывая
какое-либо перо и проч.) и пуская этого лоха в море. Замеченный
лох приходил в ту же реку и на следующий год, и все-таки уже
семгой, а не вальчаком. Этим же превращениям подвергается,
как известно, и балтийская семга-лосось, прозимовавшая в Неве,
или озерах Ладожском и Онежском, или в реке Свири.
Беломорская семга, рассыпаясь после полярного переселения
и путешествий по прибрежьям Мурманского берега, Новой Земли,
по берегам Норвегии до крайних южных пределов последней, по
всем порожистым, самым дальним рекам Белого моря: Двине,
Мезени, Онеге, Кеми — преимущественно и несравненно в большем числе расплывается по рекам ближайшего к океану Терского
берега. Здесь ее самый главный и самый богатый улов. Лучшим
способом для этой цели туземцы издавна, из темных и дальних
исторических времен, почитают заборы.
|
