ЛОВ СЕМГИ
из книги С.B.Максимова "Год на севере"
| Переход на страницу
1
2
3
4
5
6
|
4
Верши умбовского забора не одинаковой величины: те, которые
запускаются в середине забора, заметно больше тех, которые ставятся ближе к берегу. У самого берега тальи или чащельного
колья уже нет; здесь, по мелководью реки, натыканы просто хвойные лапки и набросаны мелкие камни. Однако, при всех этих
предосторожностях, рыба все-таки успевает подниматься выше, и,
вероятно, в то время, когда осматривается верша, приподнятая
на мостовины забора и оставляемая обыкновенно при этом случае
в висячем положении. Заборы эти, таким образом, служат обыкновенно на все лето, когда идет особый сорт семги — межень (от
меженное — летнее — время) или межонка, доходящая весом от 1
до 3,5 фунтов, не так жирная и вкусная, как осень, которая начинает идти (в тот же забор) осенью, с первых чисел августа
месяца. Семга осенью имеет уже значительно нежное и ярко-красное мясо, а весом доходит от 6 до 10 и даже гораздо более
фунтов. Весной, когда распалятся реки, попадается особый вид
семги, называемый залёткой, но в чрезвычайно малом, незначительном числе, и притом эта рыба далеко отстает вкусом, весом
и даже видом не только от осени, но и от межонки.
Рыба эта идет тогда всегда с икрой, вкус которой (особенно в осоленном виде) хвалят поморы. Икры этой добывают они из одной
рыбы иногда до пяти фунтов. Вот почему лов залетки должен
быть положительно запрещен законом, да и самые заборы, стоящие
в реке все лето, доставляя богатое средство к существованию одним,
отнимают от других, верховых жителей, средства к тому же (много
уже тяжб заведено по этому предмету у соседей). Но и та рыба,
которая успеет пройти вверх и притом в незначительном числе,
запасается на пути икрой и, стало быть, не может идти на улов
во имя будущих поколений, которые с годами заметно уменьшаются.
Меньше рыбы, против прежних годов, стало ходить теперь
в реки беломорских берегов,— говорят в одно слово сами поморы,
и меньше ее, вероятно, вследствие того же неправильного производства промысла, совершаемого без всяких правил во всякое
время года. Новая рыба, идущая обратно из рек, попадается в те же
сети, на которые не положено никакого разумного правила, кроме
личного произвола рыбаков, всегда ошибочного, всегда поэтому
вредного для целого поколения вкусной, здоровой для человеческого организма рыбы. Богатый улов осенью сам по себе указывает
на законное время для лова, когда у рыбы нет еще икры, которую
обыкновенно мечет межонка. Но эта межонка, как сказано, преимущественно и задерживается в заборах, обязанность которых в осеннее время исполняют сети, тайники, гарвы и проч., но опять-таки
как подспорье для большего улова, а не как конечная замена
забора.
Заборы стоят всю зиму. Их ломает только весенняя вода или
руки догадливых мужиков там, где лес дорог и его мало. Промышленники в этих случаях оправдываются тем, что не попадет рыба
в забор — попадет в пасть морского зверя: акул, китов, белуг.
Последний сорт зверя за тем только и является в Белое море,
чтобы поживиться семгой; но в то же время сами охотно вылавливают этого зверя в огромном количестве, во всех удобных местах
и во всякое время. Они не замечают, в деле личной прибыли, того,
что, уничтожая злейшего врага рыбы для сала, в то же время
незаметно усиливают количество добытой семги. Вот, кажется,
почему скорее надо усилить звериные промыслы, всегда выгодные,
прибыльные и безопасные, чем строить заборы, и особенно на
летнее время, или ловить семгу-залетку с икрой в весеннее время.
Большего застоя, большего невнимания к делу трудно найти в ином
месте и в иных делах русского человека, как в этом и вообще во
всех других беломорских промыслах. Поморы, в этом отношении,
живут еще той жизнью и по тем правилам, которые случайно
установились еще во времена до Марфы Посадницы, во времена
первого населения этого богатого края. Соловецкий монастырь,
который мог бы служить поучительным, верным и решительным
примером, идет тем же путем, ни на йоту не отставая от остальных
прибрежьев. В Европе семга принадлежит к числу гастрономических яств; древняя поговорка тамошних рыбаков семгу почтительно называет «господином». Там же замечено, что, несмотря
на свое плодородие, семга весьма заметно уменьшается в водах
европейского материка. Еще несколько столетий тому назад лосось
в изобилии подымался в реки из Балтийского и Немецкого морей,—
по крайней мере, в древних постановлениях германских приморских
городов воспрещалось господам кормить своих служителей более
двух раз в неделю мясом этой рыбы. Наибольшее количество лососей ловилось до сих пор в Шотландии, в реке Твид. В ней еще
несколько десятков лет тому назад получалось ежегодно до
200 тыс. особей. Такая богатая ловля существовала только потому,
что эта рыба с древнейших времен находилась под защитой законов. Ловля рыбы подвергнута была известным правилам, и первый
парламент в правление Якова I (1424 г.) установил значительный
штраф, в 40 шиллингов, за всякого не вовремя пойманного лососка. В новейшее время и в Англии количество этой
рыбы значительно уменьшилось и искусственное население ими
рек еще до сих пор не имело никакого успеха. Примеры эти довольно красноречивы и должны быть внушительны для наших
поморов.
Вредные, положительно сами отрицающие свое существование,
поморские заборы немногим отличаются один от другого во внешнем строении и в дальнейших отправлениях дела. Построенный
в Кандалакше, говорят, был (до прихода англичан) настолько
широк, что служил даже мостом для прохода и проезда путешественников. Осмотренный мною забор в Варзуге не настолько уже
широк, чтобы по нему можно даже ходить, не только ездить,
и осматривают его не на мостовинах, а с лодки, на которой подъезжают к самым тайникам. Здесь уже нет верши, которую заменяет
самый тайник — такой же многоугольник из тальи, род садка
со входными воротцами и с пятью углами, из которых три острых
и два тупых. На углах этих прикреплены вичью каменные якоря,
которые держат тайник в укрепленно-стоячем положении, и для
того, чтобы вода и течение ее не распирало частокольных стенок
этого пятиугольника, кладется в самом широком месте его толстое
бревно, называемое мостиной. Тайник этот, сверх того, на двух
углах подле самого места забора укрепляется еще на кольях,
имеющих название колья стоячего. Семга, входя в этот тайник,
также нащупывает выход, бывает обманута углом, и если не остановится в первом, то пройдет во 2, 3, 4 или 5, и все-таки не выйдет
обратно в отверстие, которое опять-таки остается свободным, открытым. Перед тем, как осматривать тайник, это свободное отверстие заставляется обыкновенно решеткой (в меру самого входа),
плетенной из тростника и веревочек. Рыба вынимается из тайника
прямо большим саком (в пуд весом) и притом нащупывается
так, что сак этот начинают вести от головы тайника,
для того чтобы и рыба попала в него головою же и, стало быть,
могла менее биться и не разорвала бы сака. Запасных обыкновенно
не держат, и забор осматривают только два человека: один сачит,
другой, вынимая рыбу, кротит ее той же колотушкой и бросает
в лодку. Заборы эти осматриваются летом один раз в сутки, рано
поутру (часа в три), а по осени—еще другой раз, поздно
вечером.
|
